Школа жизни: как госпитальная педагогика помогает лечению
Сергей Готье: Донорский орган не может, не должен пропасть
О том, что помогает и мешает открывать в России новые трансплантационные программы, рассказал директор НМИЦ ТИО им. ак. В. И. Шумакова Сергей Готье.
— В российских регионах открываются новые трансплантационные программы. Заметно и совершенствование немедицинской помощи пациентам, направленное на улучшение их качества жизни. К примеру, в 2022 году прошли первые Всероссийские трансплантационные игры, в Центре им. Шумакова работают игровые комнаты для маленьких пациентов, госпитальная школа, набирает обороты психологическая служба Центра. Как вы оцениваете значение такой «околомедицинской» работы?
— Мероприятия, о которых вы говорите, я бы не стал называть «околомедицинскими». Реабилитация сейчас в принципе становится одним из трендов развития медицины. Это касается и наших пациентов.
Состояние человека, которому предстоит пересадка жизненно важного органа, связано с тяжелыми физическими и психологическими страданиями, обусловленными его основным заболеванием. Конечно, человека нужно психологически поддержать и настроить на операцию. Поддержка нужна и после нее.
Вот представьте, мы выполняем, например, пересадку почки. Человек до нее жил на диализе. У него сформировался определенный алгоритм поведения, он стал менее активен. С донорской почкой ему фактически надо начинать новую жизнь. Пациенту нужна помощь для дальнейшего обновления самого себя — приобретения новых навыков, устремлений в профессии. Нужно также поддержать ту жизнерадостность, которая у многих больных появляется после операции. И объяснить, что эту «вторую жизнь» не следует терять из-за каких-то неправильных действий.
— Спорт — это, очевидно, один из способов показать человеку, что он больше не скован тяжелой болезнью, не привязан к диализу, как при почечной недостаточности, или не страдает одышкой, как при проблемах с сердцем?
— Конечно. В спорте, какой бы он ни был, человек доказывает себе, что он немножко лучше, чем его соперник. Важна и другая эмоциональная сторона — чувство физического самосовершенствования, превосходства над собой вчерашним. Наши реципиенты сердца подают очень впечатляющие примеры. Есть молодые женщины, которые сильно выступают с новым сердцем на соревнованиях и проявляют такую ответственность в период вынашивания и рождения ребенка, что мы с коллегами-акушерами не устаем ими восхищаться.
Однако замечу, что Трансплантационные игры, которые мы впервые провели в этом году и предполагаем организовывать в дальнейшем, это не просто хорошее начинание для популяризации здорового образа жизни и самоутверждения наших пациентов. Все подобные мероприятия — а у нас много и соревнований другого уровня, и встреч с известными спортсменами с беседами о возможностях человека — заставляют задуматься о такой сложной и совсем невеселой теме как органное донорство.
Если сердце погибшего бьется в организме реципиента, которому оно, тем более, позволяет быстро бегать на соревнованиях, то это прекрасное продолжение жизни человека, который стал донором. Не устаю говорить, хоть, наверное, уже в зубах навязло, что полезность для общества человека не заканчивается с его смертью, ведь своими органами он спасает ещё несколько человек. Нужно приучать общество к пониманию необходимости развития трансплантологии, которая основана на органном донорстве.
— Число пересадок в стране растет, но все равно их делается гораздо меньше, чем нужно людям в листах ожидания. Главным сдерживающим фактором увеличения числа операций является именно дефицит донорских органов?
— Это так, но проблему нужно рассматривать в комплексе. Как главному специалисту Минздрава по вопросам трансплантологии мне приходится посещать многие регионы и с нуля конструировать трансплантационную программу. И во всех регионах, таких разных, преграды на старте наших программ всегда сходные. Всегда есть большой соблазн отложить вопросы трансплантации на потом, потому что есть другие насущные вещи — борьба с инфарктом миокарда, онкологическими заболеваниями, за повышение рождаемости и так далее. А для того чтобы организовать именно трансплантационную программу, мало выделить финансы, закупить какую-то аппаратуру или лекарства, что, заметим, во многих других областях медицины решает их проблемы. В нашей сфере необходимо прежде всего провести серьезную работу с врачами, которые не всегда понимают целесообразность и гуманную миссию органного донорства.
А нам некогда ждать, когда все поймут. Вот человек, которому нужно пересадить сердце, чтобы его спасти. И независимо от того, кто что думает, в регионе должно быть учреждение, которое может выполнить такую работу. Для этого на территории должно быть налажена служба органного донорства. Если ее нет, то этот пациент либо доедет до Москвы, либо — не доедет.
Из этих главных соображений, основанных на реальности, мы всегда исходим, когда говорим с руководством региона. Объясняем нюансы. Например, что пациента с почечной недостаточностью легче всего пристроить к диализу. Но этот процесс бесконечен, и придется постоянно увеличивать мощность диализных центров. А трансплантации почки является, помимо прочего, и экономически выгодным для государства способом лечения, поскольку часть больных уходит с дорогостоящего диализа и освобождаются места для других пациентов.
Так и получается, что процесс запуска трансплантационной программы в регионе — многогранный, сложный. Он основан на политике, которая должна быть правильно понята и контролируема. От первого разговора с нами до первой пересадки в регионе проходит не менее года, потому что нам надо обучить людей, должны появиться различные местные нормативные акты, определяющие дорожную карту развития направления.
— Как вы оцениваете динамику открытия центров трансплантаций по стране? В 2021 году было 63 центра — в два раза больше, чем в 2010-м. в 2022 году их уже 65. Сейчас продолжится рост числа центров или, скорее, уже открытые клиники будут совершенствовать свои методики, наращивать их арсенал?
— Это параллельные процессы. Конечно, мы будем и дальше стараться открывать новые центры трансплантации. Прежде всего — для пересадки почки, потому что это наиболее востребованные виды пересадок. С другой стороны, если в лечебном учреждении уже есть трансплантационная программа и кадры, которые могли бы двигаться дальше, мы стараемся, чтобы на той же базе запускались трансплантации печени, сердца, комплекса «почка-поджелудочная железа». Это усложнение программ, но всё так или иначе базируется на развитии органного донорства. Система не должна останавливаться, если кто-то из специалистов заболел или уехал работать в другой город.
— Исходя из этого, наверное, предпочтительно, чтобы забор органов в регионе осуществлялся не в одной только республиканской больнице, а действовала координация между рядом медицинских учреждений?
— Это желаемый вариант. Но мы всегда исходим из конкретных возможностей. Всегда готовы оказать консультативную помощь или непосредственно хирургическую, чтобы научить, втянуть людей в это дело.
Мы думаем об этом всегда. Потому что трансплантологи, как и их пациенты, в каком-то смысле несвободны: мы всегда ждем появления донорских органов, находимся в постоянной готовности. Для этого нужен определённый эмоциональный настрой: донорский орган не может, не должен пропасть. Вот когда такую идеологию начинают разделять врачи в регионе — наша программа работает.
— Какие направления трансплантологии сейчас развиваются наиболее активно с научной, методологической точки зрения?
— И в мире, и у нас в процессе накопления многолетнего опыта формируется база методик по хранению органов на их пути от донора к реципиенту, по обеспечению продолжительности их функционирования в организме после пересадки. То есть идёт как бы полировка возможностей, оттачивание техники. Чем больше мы её оттачиваем, тем большее количество органов можем правильно использовать, спасти больше пациентов. Это и есть самое ценное.
Совершенствуются методики и сложных, редких операций — например, пересадок почки или части печени от родителя ребенку, когда у них разные группы крови.
— На вашей сфере как-то отражается ситуация с санкциями?
— С точки зрения обеспечения лекарствами и расходными материалами мы не ощущаем пока каких-то сильных рестрикций. Несколько усложнилась доставка из-за проблем с международной логистикой, но это не оказывает кардинального влияния на процесс. Да и очень многое производится у нас в стране. Конечно, не хватает поездок и живых встреч. Впрочем, мы уже научились хорошо общаться онлайн и всегда на связи с зарубежными коллегами для обмена опытом.
— В российских регионах открываются новые трансплантационные программы. Заметно и совершенствование немедицинской помощи пациентам, направленное на улучшение их качества жизни. К примеру, в 2022 году прошли первые Всероссийские трансплантационные игры, в Центре им. Шумакова работают игровые комнаты для маленьких пациентов, госпитальная школа, набирает обороты психологическая служба Центра. Как вы оцениваете значение такой «околомедицинской» работы?
— Мероприятия, о которых вы говорите, я бы не стал называть «околомедицинскими». Реабилитация сейчас в принципе становится одним из трендов развития медицины. Это касается и наших пациентов.
Состояние человека, которому предстоит пересадка жизненно важного органа, связано с тяжелыми физическими и психологическими страданиями, обусловленными его основным заболеванием. Конечно, человека нужно психологически поддержать и настроить на операцию. Поддержка нужна и после нее.
Вот представьте, мы выполняем, например, пересадку почки. Человек до нее жил на диализе. У него сформировался определенный алгоритм поведения, он стал менее активен. С донорской почкой ему фактически надо начинать новую жизнь. Пациенту нужна помощь для дальнейшего обновления самого себя — приобретения новых навыков, устремлений в профессии. Нужно также поддержать ту жизнерадостность, которая у многих больных появляется после операции. И объяснить, что эту «вторую жизнь» не следует терять из-за каких-то неправильных действий.
— Спорт — это, очевидно, один из способов показать человеку, что он больше не скован тяжелой болезнью, не привязан к диализу, как при почечной недостаточности, или не страдает одышкой, как при проблемах с сердцем?
— Конечно. В спорте, какой бы он ни был, человек доказывает себе, что он немножко лучше, чем его соперник. Важна и другая эмоциональная сторона — чувство физического самосовершенствования, превосходства над собой вчерашним. Наши реципиенты сердца подают очень впечатляющие примеры. Есть молодые женщины, которые сильно выступают с новым сердцем на соревнованиях и проявляют такую ответственность в период вынашивания и рождения ребенка, что мы с коллегами-акушерами не устаем ими восхищаться.
Однако замечу, что Трансплантационные игры, которые мы впервые провели в этом году и предполагаем организовывать в дальнейшем, это не просто хорошее начинание для популяризации здорового образа жизни и самоутверждения наших пациентов. Все подобные мероприятия — а у нас много и соревнований другого уровня, и встреч с известными спортсменами с беседами о возможностях человека — заставляют задуматься о такой сложной и совсем невеселой теме как органное донорство.
Если сердце погибшего бьется в организме реципиента, которому оно, тем более, позволяет быстро бегать на соревнованиях, то это прекрасное продолжение жизни человека, который стал донором. Не устаю говорить, хоть, наверное, уже в зубах навязло, что полезность для общества человека не заканчивается с его смертью, ведь своими органами он спасает ещё несколько человек. Нужно приучать общество к пониманию необходимости развития трансплантологии, которая основана на органном донорстве.
— Число пересадок в стране растет, но все равно их делается гораздо меньше, чем нужно людям в листах ожидания. Главным сдерживающим фактором увеличения числа операций является именно дефицит донорских органов?
— Это так, но проблему нужно рассматривать в комплексе. Как главному специалисту Минздрава по вопросам трансплантологии мне приходится посещать многие регионы и с нуля конструировать трансплантационную программу. И во всех регионах, таких разных, преграды на старте наших программ всегда сходные. Всегда есть большой соблазн отложить вопросы трансплантации на потом, потому что есть другие насущные вещи — борьба с инфарктом миокарда, онкологическими заболеваниями, за повышение рождаемости и так далее. А для того чтобы организовать именно трансплантационную программу, мало выделить финансы, закупить какую-то аппаратуру или лекарства, что, заметим, во многих других областях медицины решает их проблемы. В нашей сфере необходимо прежде всего провести серьезную работу с врачами, которые не всегда понимают целесообразность и гуманную миссию органного донорства.
А нам некогда ждать, когда все поймут. Вот человек, которому нужно пересадить сердце, чтобы его спасти. И независимо от того, кто что думает, в регионе должно быть учреждение, которое может выполнить такую работу. Для этого на территории должно быть налажена служба органного донорства. Если ее нет, то этот пациент либо доедет до Москвы, либо — не доедет.
Из этих главных соображений, основанных на реальности, мы всегда исходим, когда говорим с руководством региона. Объясняем нюансы. Например, что пациента с почечной недостаточностью легче всего пристроить к диализу. Но этот процесс бесконечен, и придется постоянно увеличивать мощность диализных центров. А трансплантации почки является, помимо прочего, и экономически выгодным для государства способом лечения, поскольку часть больных уходит с дорогостоящего диализа и освобождаются места для других пациентов.
Так и получается, что процесс запуска трансплантационной программы в регионе — многогранный, сложный. Он основан на политике, которая должна быть правильно понята и контролируема. От первого разговора с нами до первой пересадки в регионе проходит не менее года, потому что нам надо обучить людей, должны появиться различные местные нормативные акты, определяющие дорожную карту развития направления.
— Как вы оцениваете динамику открытия центров трансплантаций по стране? В 2021 году было 63 центра — в два раза больше, чем в 2010-м. в 2022 году их уже 65. Сейчас продолжится рост числа центров или, скорее, уже открытые клиники будут совершенствовать свои методики, наращивать их арсенал?
— Это параллельные процессы. Конечно, мы будем и дальше стараться открывать новые центры трансплантации. Прежде всего — для пересадки почки, потому что это наиболее востребованные виды пересадок. С другой стороны, если в лечебном учреждении уже есть трансплантационная программа и кадры, которые могли бы двигаться дальше, мы стараемся, чтобы на той же базе запускались трансплантации печени, сердца, комплекса «почка-поджелудочная железа». Это усложнение программ, но всё так или иначе базируется на развитии органного донорства. Система не должна останавливаться, если кто-то из специалистов заболел или уехал работать в другой город.
— Исходя из этого, наверное, предпочтительно, чтобы забор органов в регионе осуществлялся не в одной только республиканской больнице, а действовала координация между рядом медицинских учреждений?
— Это желаемый вариант. Но мы всегда исходим из конкретных возможностей. Всегда готовы оказать консультативную помощь или непосредственно хирургическую, чтобы научить, втянуть людей в это дело.
Мы думаем об этом всегда. Потому что трансплантологи, как и их пациенты, в каком-то смысле несвободны: мы всегда ждем появления донорских органов, находимся в постоянной готовности. Для этого нужен определённый эмоциональный настрой: донорский орган не может, не должен пропасть. Вот когда такую идеологию начинают разделять врачи в регионе — наша программа работает.
— Какие направления трансплантологии сейчас развиваются наиболее активно с научной, методологической точки зрения?
— И в мире, и у нас в процессе накопления многолетнего опыта формируется база методик по хранению органов на их пути от донора к реципиенту, по обеспечению продолжительности их функционирования в организме после пересадки. То есть идёт как бы полировка возможностей, оттачивание техники. Чем больше мы её оттачиваем, тем большее количество органов можем правильно использовать, спасти больше пациентов. Это и есть самое ценное.
Совершенствуются методики и сложных, редких операций — например, пересадок почки или части печени от родителя ребенку, когда у них разные группы крови.
— На вашей сфере как-то отражается ситуация с санкциями?
— С точки зрения обеспечения лекарствами и расходными материалами мы не ощущаем пока каких-то сильных рестрикций. Несколько усложнилась доставка из-за проблем с международной логистикой, но это не оказывает кардинального влияния на процесс. Да и очень многое производится у нас в стране. Конечно, не хватает поездок и живых встреч. Впрочем, мы уже научились хорошо общаться онлайн и всегда на связи с зарубежными коллегами для обмена опытом.
